Рикардо Гуиральдес
Рикардо Гуиральдес (1886–1927) — аргентинский писатель, поэт, автор романа «Дон Сегундо Сомбра», одного из важнейших, наряду с поэмой «Мартин Фьерро» Хосе Эрнандеса, произведений аргентинской литературы. Гуиральдес был одним из первых аргентинских поэтов, обратившихся к жанру стихотворения в прозе (сборник «Серебрянный колокольчик»). Также он был танцором танго, его популяризатором: именно он был одним из тех, кто «повез» танго в Париж в 1910−х гг.
Стихотворения в прозе из книги «Стеклянный колокольчик» (1915)
Танго
Танго суровое и печальное.
Танго угрозы.
Танго, в котором каждая нота падает, тяжелая, и, словно в отчаянии, опускает
руку, привыкшую сжимать рукоять ножа.
Танго трагическое, мелодия которого звучит борьбою.
Медленный ритм, сложная гармония враждующих препятствий.
Танец, внушающий головокружение возбуждения в душах, замутненных алкоголем.
Создатель силуэтов, безмолвно скользящих, что ослабляет гипнотическое действие
кровоточащего сна.
Наклоненные шляпы над насмешливыми гримасами.
Властная любовь тирана, ревностно хранящего свою господствующую волю.
Увлеченные женщины, покорившиеся, словно послушные звери.
Сложная насмешка насилия.
Дыхание борделя. Воздух, пахнущий грубой красоткой и мужчиной в поте
борьбы.
Предчувствие внезапного взрыва криков и угроз, что закончатся приглушенным
стоном, пролитой человеческой кровью, словно последним протестом бесполезного
гнева.
Красное пятно, свертывающееся черным цветом.
Танго роковое, надменное и грубое.
Мучаются ноты, медленно, на расстроенных клавишах.
Танго суровое и печальное.
Танго угрозы.
Танец любви и смерти.
Сиеста
Голубые твои глаза. Голубые и широкие, как медленное желание, когда усталость всей своей тяжестью давит на твои опущенные веки.
Это так!.. Я хотел бы, чтобы душа моя отдохнула в монастырском экстазе взгляда, в мягкой тени, которую собирают твои ресницы.
А в это время ставни нашей комнаты одеваются солнцем.
Вечер
В безмолвном безразличии заката пампы поет баск.
Он вспоминает о склонах и каменистых спусках и о спокойных долинах или маленьких деревнях.
Голос плохой, сбивается. Ритм косы разрывает песню своим непрекращающимся волнообразным падением, словно говоря о том, что она – ничто в этом плоском безразличии заката пампы.
Овцы блеют, возвращаясь в овчарню, баск продолжает петь. Ничто!.. отражаясь в душах, умирает солнце.
Триптих
Рассвет
Звездная ночь; сонные, звезды еще мерцают, чтобы уснуть в
насилии дня.
Огненный мухоед c багряными пятнами начинает свое путешествие в синеве.
Диск света, непобедимый в своем восхождении, ранил, широко разорвав висевшие
над ним облака.
Облака кровоточат.
Полдень
Атмосфера, пропитанная солнечными атомами, тверда —
и потому непригодна для дыхания.
Голубиная песня успокаивает монотонностью своего скорбного ритма.
Вдали, смутное, колышется поле.
Солнце, со своими огромными раскрытыми крыльями, парит неподвижно над
миром.
Молитва
Овцы возвращаются с поля. Отстающие, самые дряхлые и
больные, — словно точка большой белой фразы, которая, кажется, испаряется в
пыли, обездвиженной спокойствием воздуха.
Таинственный час.
Медленно, лежа на равнине, уснула ночь.
Семь истин и одна красота
Дорога. Это должно было бы происходить в Древней Греции.
С одной стороны, была долина, богатая всевозможной растительностью, с другой, земля, бесплодная, больная. Это сторона поля; сторона селения.
Вдруг: две тени, две души, бегущие в противоположных направлениях.
С небольшим усилием я разглядел лучше.
Та, что шла от поля, была стариком; он шел медленно и, кажется, нес
Когда они встретились, юноша, нетерпеливый, спросил первым:
— Что ты несешь, старик, что так сгибает тебя?
— Я несу семь истин, которые я вырвал из своей души, чтобы дать их миру.
И, в свою очередь, спросил:
— А ты, что ты несешь, что идешь такой окрыленный?
— Я несу красоту, которую я взял у мира, чтобы дать ее своей душе.
Оба продолжили идти своими дорогами; старик, с опущенными глазами, тяжелым шагом; юноша, с поднятой головой, с легкой походкой. Один – размышляя, другой – чувствуя.
Вдруг старик, совсем уставший, бросил свои истины и на мгновение обернулся, чтобы посмотреть на юношу, который живым пятном шел, растворяясь в горизонте.
Покой
Лежа на земле, в абсолютном спокойствии ночи я намечаю несоответствия.
Мой слух тянется к звукам. Смутный гул, сложившийся из тысячи едва различимых звуков. Рядом со мной ускользающая трава, едва шуршащая под весом моего тела. И у другой травы, той, что только растет, также будет своя песня.
Вдруг я вспомнил о необъятном гудении земли, которая вращается вокруг себя, пока пересекает пространство. Этот шум, как и другие, ускользает от восприимчивости моего бессильного слуха.
А что, если земля утратит свое центростремительное притяжение?
Я чувствую, как пересекаю атмосферу, выпущенный невероятным импульсом.
И моя душа бесконечно летит в бесконечность.
Начало
Был хаос. Безмолвие и отсутствие мысли.
В вечном отрицании вдруг появилось желание быть. Исток Солнца.
Солнце, удивленное своим светом, ощутило радость существования; и столько было любви в его взгляде, что пришли в движение уплотнения темноты; звезды.
И от любви звезды завертелись перед этим огромным спокойным глазом.
Это вечная песнь в глухом хаосе.
Земля вращается, закутанная в золотые волокна. Она — рабыня и возлюбленная. Ее чувствительная кожа трепещет, пульсируя ночами и днями.
И мы проходим — так на коже, любящей нежное прикосновение, бежит бесчисленное множество тысяч чувствующих жизней, что рождаются, радуются, страдают и умирают.
Веспер
Носовая часть солнца.
Могучее око.
Провозвестник дня.
Сверло кобальта, что поднимается, ненасытное пространством, чтобы присвоить
славу звезд.
Пролог света.
Инициатор.
Ежедневный самоубийца.
Гордый королевский павлин, смущающий звезды.
Коротка твоя жизнь. Солнце убивает тебя, потому что ты — начало.
Ты свет возвещаешь,
И оттого умираешь.
Легенда
Река сказала иве: «Я — жизнь, и в своем непрерывном течении я
обновляю чувства».
И дерево сказало реке: «Я — поэт, разве ты не видишь, как я украшаю тебя,
распуская в молитве над тобой строфы моих ветвей?»
И сказала река: «Ты можешь отправиться со мной, ты подаришь мне красоту своей
песни, а я тебе — волшебство новых красот».
И ива согласилась; но с первым напором воды хрупкая листва разбилась о
камни.
И сказала ива: «Оставь меня, даже если я стану мгновеньем радости в твоем беге,
я не могу, не разбившись, следовать за тобой все время».
И река, для которой ива уже стала бременем, перенесла ее в спокойный
уголок.
Ива окрепла, и ее листья стали целовать воду.
Река продолжает свое бурное течение, но, оказываясь перед поэтом, смиряет свое
неистовство, и воды, лелея корни, создали заводь.
Роковое волшебство окутывает это спящее место. Проходящая девушка не должна
поддаваться его безмятежному зову.
Последняя
Спи, спи своим огромным, плотным сном.
Ты помнишь? Я — да. Когда ты спала, но была не такая бледная и без этой
страшной неподвижности, проникающей в мою грудь.
И не была, как сейчас, черной твоя постель, и легкомысленней была моя душа. Не
сторожили твой покой эти шесть роковых свечей, чей дрожащий свет делает
смутными твои черты.
Я работал.
Работа была спокойной, ее ритм задавало неторопливое перо, красившее в черный
цвет бумагу своим извивающимся поцелуем, что никогда не сотрется.
Литературная нежность фраз, которые лелеешь, как любимых.
Размеренное зарождение красоты, которую убаюкивала колыбельная твоего спящего
дыхания.
Как подкрадывалась, почти умиротворенная, усталость! Тяжелая дрема окутывала
мои мысли. Случайность распускала волнами замыслы, этих ночных бархатных
бабочек, словно сталкиваемых воздухом, несмотря ни на что неподвижным.
И так блуждать, блуждать в пустоте желанного забытья.
Старая страница!
Сегодня ночью, последней ночью, вино — вино, чтобы оставить твоему телу покой,
тот неусыпный покой на века, что сковывает тебя — сковывает тебя смертью.
Вино.
Свечи плачут, взывая к Богу своими перевернутыми светящимися слезами, — мое
перо скребет.
Переводы Павла Алешина
